В книге «Чисел» Ветхого завета сказано, что когда Моисей вывел народ иудейский из египетского плена, их путь лежал через безводную пустыню, по которой они скитались сорок лет. После долгих странствий и лишений люди возроптали, усомнились в способности Моисея вывести их из пустыни, и Господь ниспослал на них кару — дождь из ядовитых змей, сеявших мучительную смерть.
Они раскаялись и взмолились о прощении, и тогда Господь приказал Моисею выставить на знамя медного змия. Каждый, взглянувший на него с верой, оставался жить.
Однако, не спасение, а скорее страх и отчаяние изображает художник. В глубине холста предстает грозная фигура Моисея: его простертые руки как бы рассекают обезумевшую толпу на части. Слева от Моисея выступает Елеазар в одеянии верховного жреца и сплотившиеся вокруг священники — левиты. У ног их павшие ниц и застывшие в покорности люди. В хмуром небе, среди рваных туч, различимы падающие змеи, а зловещие громады скал вдали, безжизненная, каменистая почва ближнего плана довершают впечатление обреченности
Картина «Медный змий» — самая большая в русской исторической живописи,( её размер около 48 квадратных метров) создавалось на протяжении 15 лет. Федор Бруни работал над ней в Италии, где впервые показал в 1841 году. На следующий год картина была привезена в Петербург, где вызвала многочисленные споры и получила неоднозначную оценку современников.
Законченный «Медный змий» в 1841 году был доставлен пароходом в Петербург, где имел ошеломляющий успех, сравнимый только с триумфом «Последнего дня Помпеи» Карла Брюллова, вечного вынужденного соперника Федора Бруни.
Подобно картине Брюллова, полотно «Медный змий» построено по-новому, романтическому, принципу. Здесь нет главного героя — передний план заполонила толпа, охваченная страхом неотвратимой гибели и надеждой на спасение. Бруни близок гоголевскому определению исторической живописи как выбирающей «сильные кризисы, чувствуемые целой массой».
Скользящий свет создает ощущение взволнованного движения толпы. Тонко сближенная гамма холодно-голубых, тускло-зеленых, серо-коричневых тонов придает единство метущимся фигурам.
Библейский сюжет не получил у художника однозначного толкования. В изображении страдания народа можно видеть одновременно и осуждение жестокости библейского бога и неприятие народного бунта. Можно понять, что сам художник видел выход только в покорности Божественной воле.
Мастерство живописца, сумевшего построить выразительную многофигурную композицию на громадном (565×852 см) полотне, подчинить драматизму сюжета свет и цвет, было бесспорно, а налет некоторой экзальтированности действовал на воображение зрителей.